Вопрос о репатриации русских беженцев
в связи с резолюцией, принятой Совещательным комитетом
при верховном комиссаре д[окто]ре Нансене{150} 20 апреля 1923 года
Доклад В.П. Носовича{151}
Разногласия представителей русских беженских организаций в происходившем 20 апреля заседании Совещательного комитета при верховном комиссаре д[окто]ре Нансене по вопросу о репатриации вызвали серьезную тревогу в среде русской зарубежной общественности. Тревога эта находит себе полное оправдание как в деятельности верховного комиссара д[окто]ра Нансена в области репатриационной проблемы, так и в обстоятельствах, сопровождавших ее постановку на разрешение Комитета.
Внесенным на повестку дня этого заседания докладам было предпослано обширное сообщение председателя Комитета верховного комиссара д[окто]ра Нансена об его деятельности за истекший со времени предшествующего заседания период и о значении предложенных на рассмотрение Комитета вопросов. Соображения свои по поводу репатриации д[окто]р Нансен приурочил к докладу представителя Jewish Colonization Association and Allied Organization{152} г. Люсьена Вольфа «Об эвакуации еврейских беженцев в Польше и Румынии». Доклад этот был посвящен положению русских беженцев еврейской национальности, временно обосновавшихся в Польше и Румынии, впредь до получения возможности эмигрировать в другие страны, по преимуществу в Северо-Американские Соединенные Штаты и Аргентину, и оказавшихся под угрозой принудительного возвращения в советскую Россию в силу последовавших почти одновременно распоряжений Польского и Румынского правительств. В докладе г[осподина] Вольфа указывалось, что в отдельных случаях к принудительной высылке было уже приступлено, причем одна из беженских групп, насильно вывезенная польской стражей в нейтральную зону, не была допущена в Россию русской стражей и оказалась, таким образом, в совершенно безысходном положении.
В последней части своего доклада г[осподин] Вольф упоминал, что многие из находящихся в Польше и Румынии беженцев выражают желание вернуться в Россию. Хотя таким образом репатриационная проблема, по смыслу доклада, возникала лишь в отношении этой последней части беженцев, г[осподин] Вольф в виде заключительного вывода представил на утверждение Комитета проект резолюции следующего содержания:
«Верховный комиссар приглашается войти в переговоры с Русским и Украинским правительствами в видах репатриации русских беженцев, выразивших желание вернуться на родину, при условиях, которые обеспечили бы за ними право на возвращение им русского гражданства и достаточную охрану, дающую им возможность восстановить свои жилища и возобновить свою общественную и экономическую деятельность».
В упоминаемой выше записке своей верховный комиссар д[окто]р Нансен изложил следующие данные по вопросу о репатриации.
Некоторые балканские казачьи организации довели до его, верховного комиссара, сведения, что несколько тысяч казаков, входящих в эти организации, желают вернуться на родину в Южную Россию и просят д[окто]ра Нансена войти в переговоры по этому предмету с советским правительством. Последовавшие, согласно этому ходатайству, письменные сношения советского правительства с д[окто]ром Нансеном завершились заключением особого соглашения, в силу которого советское правительство обязалось предоставить всем русским беженцам, репатриированным с согласия советского правительства под покровительством верховного комиссара, все без изъятия привилегии, предусмотренные декретами о всеобщей амнистии от 3 до 10 ноября 1921 года{153} и притом без применения к репатриированным декрета от 15 декабря 1921 года и других распоряжений такого же характера. Вместе с тем советское правительство согласилось предоставить г[осподину] Джону Гордипу или другим надлежаще уполномоченным представителям д[окто]ра Нансена свободно сноситься со всеми репатриированными в указанном порядке беженцами, дабы иметь возможность удостовериться в том, что перечисленные льготы им действительно предоставлены. Сверх того репатриированные беженцы получили право избрать представителей в количестве одного на сто и послать их за границу для осведомления своих соотечественников о мерах, принятых в отношении возвратившихся на родину. Все эти привилегии были дарованы исключительно выходцам с Дона, Кубани и Терека, добровольно пожелавшим вернуться на родину, численностью не более 2000 в месяц. Свои обязанности в отношении этих лиц советское правительство ограничило исключительно областью репатриации. Дополнительным соглашением от 22 декабря 1922 г. было установлено участие верховного комиссара в расходах по доставлению репатриируемых до русской границы. В отношении беженцев болгарских издержки на каждое лицо были определены в размере 17 шиллингов, из которых 10 шиллингов подлежали внесению из сумм верховного комиссара, а остальные семь доплачивались или самими репатриированными, или общественными организациями.
Сообщая эти данные о своей деятельности в области репатриации, д[окто]р Нансен заявил себя «особенно счастливым, имея возможность удостоверить, что в общем советское правительство вполне добросовестно исполнило принятые на себя обязательства».
В установленном соглашением порядке уже возвращено около 6000 беженцев из Болгарии{154}, причем до момента составления сообщения ни одного важного случая преследования со стороны советской власти репатриированных констатировано не было. К изложенному верховный комиссар присовокупил, что в том же порядке ему удалось вернуть на родину еще около 1000 русских беженцев из Греции, куда они проникли из Малой Азии.
Из приведенного сообщения, таким образом, явствует:
1) что верховный комиссар д[окто]р Нансен неуклонно продолжал свою деятельность по репатриации русских беженцев, ассигнуя на эту надобность часть находящихся в его распоряжении сумм;
2) что правовое положение репатриированных было урегулировано особым соглашением верховного комиссара с советским правительством.
По поводу деятельности д[окто]ра Нансена в области репатриации следует иметь в виду, что свой взгляд на эту проблему он еще ранее неоднократно, с полной определенностью, высказывал в своих рапортах Лиге Наций{155}. Так, в рапорте своем от 15 сентября 1922 г. д[окто]р Нансен писал буквально следующее:
«Верховный комиссар в своих разновременно предоставленных Совету рапортах настойчиво указывал, что репатриация большей, по крайней мере, части беженцев является единственным удовлетворительным способом окончательного решения проблемы, созданной присутствием в Европе значительного, доходящего до полутора миллионов, числа беженцев».
В том же смысле, по утверждению рапорта, высказывалась и американская организация American Relief Administration{156}. «Содействия верховного комиссара в этом вопросе, — писал далее д[окто]р Нансен, — домогались и советское правительство, и представители беженских организаций, ссылавшихся на заявления многих находящихся в разных странах русских беженцев, которые выражают сильное желание вернуться на родину». По поступающим к верховному комиссару сведениям, число беженцев, желающих вернуться на родину, велико. Так, в государстве сербов, хорватов и словенов{157} их 7 000, в Греции — 1 500, в Константинополе — 4 000, в Болгарии — 10 000.
Приведенный рапорт д[окто]ра Нансена был рассмотрен в Собрании Лиги Наций, имевшем место 28 сентября 1922 г. Высказанные в докладе соображения по вопросу о репатриации вызвали энергичные возражения представителя Швейцарии г[осподи]на Адора, указавшего на неопределенность репатриационной программы д[окто]ра Нансена по вопросу о допустимости репатриации принудительной. При последующих прениях д[окто]р Нансен счел необходимым категорически заявить, что в своем докладе он имел в виду лишь тех русских беженцев, которые добровольно пожелают вернуться на родину. В связи с этим надлежит отметить, что в резолюции, принятой того же 28 сентября 1922 г. Собранием Лиги Наций по содержанию доклада д[окто]ра Нансена, поставленные ему задачи ограничиваются исключительно областью правовой и материальной помощи русским беженцам.
Что касается затем упоминаемого выше соглашения верховного комиссара с советским правительством по вопросу об урегулировании правового положения русских беженцев, то под упоминаемыми в этом соглашении актами всеобщей амнистии от 3 и 10 ноября 1921 года разумеются, по-видимому:
1) подписанный 3 ноября 1921 г. и напечатанный под ст. 611 в №74 советского Собрания узаконении и распоряжений правительства за 1921 г. декрет под заглавием «Амнистия лицам, участвовавшим в качестве рядовых солдат в белогвардейских организациях»;
2) подписанный 4 ноября 1921 г. (а не 10-го того же месяца, как это указано в сообщении д[окто]ра Нансена Совещательному комитету) и напечатанный под ст[атьей] 614 в №75 того же сборника декрет «Об амнистии».
Иных аналогичного характера актов ни в течение второй половины 1921 г., ни за первую половину 1922 года в советской России опубликовано не было.
По первому из этих декретов амнистированы и получили право вернуться в Россию на общих основаниях с возвращающимися на родину военнопленными лишь те беженцы, которые «участвовали в военных организациях Колчака, Деникина, Врангеля{158}, Савинкова{159}, Петлюры, Булак-Булаховича{160}, Пермикина{161} и Юденича{162} в качестве рядовых солдат, путем обмана или насильственно втянутых в борьбу против советской власти и находящихся в настоящее время в Польше, Румынии, Эстонии, Литве и Латвии». Приведенный декрет касается, таким образом, лишь ограниченного круга беженцев. Вместе с тем, применение его только к тем участникам военных организаций, которые вовлечены были в борьбу с большевиками путем насилия или обмана, связано с предоставлением власти широких полномочий отказывать в амнистии отдельным лицам.
Упоминаемый выше декрет от 4 ноября 1921 г. «Об амнистии» издан был, как это видно из его текста, «в ознаменование четвертой годовщины власти трудящихся в связи с окончанием войны и переходом на мирное строительство». Это — обычный акт о сложении и уменьшении ответственности за преступления. Он представляет, однако, крайне характерные для власти, его издавшей, особенности{163}. Так, вопреки общепринятому приему прощения или смягчения участи виновных в совершении уголовно наказуемых деяний до определенного срока, декрет этот распространяется только на осужденных, подсудимых или обвиняемых и, таким образом, вовсе не касается лиц, в отношении коих преследование вовсе не возбуждено. Обстоятельство это приобретает особое значение в связи с тем, что на основании Уголовного кодекса РСФСР{164} в советской России вовсе не погашаются давностью преступления, влекущие за собою смертную казнь или изгнание из пределов РСФСР, т[о] е[сть] свыше 25% всех преступлений. Так как вместе с тем Уголовный кодекс РСФСР предоставляет суду неограниченное право облагать наказанием деяния, кодексом не предусмотренные, а вместе с тем в крайне широких и неопределенных выражениях определяет понятие государственного преступления, декрет об амнистии допускает применение самых суровых наказаний, до смертной казни включительно, к беженцам, проявившим хотя бы за границей свое несочувствие к советской власти в какой бы то ни было форме.
Этого мало — на основании пункта 5 декрета амнистия не распространяется, между прочим, «на деятелей антисоветских политических партий». Как известно, такими партиями признаются в России все, кроме коммунистической. Не довольствуясь этим, декрет (ст[атья] 10) уполномочивает органы, его применяющие, возбуждать перед президиумом ВЦИК ходатайство о неприменении амнистии по отношению к отдельным лицам, «освобождение коих может представить опасность для республики».
Не приходится настаивать на том, что правовое положение репатриированных в советскую Россию не может быть признано сколько-нибудь прочным и при условии применения к ним указанных декретов.
——— • ———
назад вверх дальше
Содержание
Документы
 | swolkov.org © С.В. Волков
Охраняется законами РФ об авторских и смежных правах |  |